Немарксистская точка зрения на войну как разновидность политики.

Интерес к войне в Ассоциации военных политологов возник с момента ее создания и активизировался несколько лет назад на научной конференции в Академии Генштаба Вооруженных Сил России, посвященной творческому наследию А.Е. Снесарева. На конференции было заявлено, что для этого военного вуза приоритетной задачей является выяснение сути войны . На первый взгляд может показаться странным, что в ведущем российском военно-учебном заведении не знают, что такое современная война. Но такое поверхностное мнение может сложиться только при отсутствии обстоятельного анализа проблемы, т.к. марксистско-ленинское понимание войны и мира, как противоположных, но диалектически взаимосвязанных явлений, на наш взгляд, не потеряло своей актуальности.

Но дело в том, что марксистско-ленинская трактовка войны была ограниченной (по методологии – на основе классовых различий, а также в связи с игнорированием целого ряда иных подходов, разработанных и разрабатываемых во многих странах) и в таком качестве вряд ли может обеспечить приоритетное развитие политической, а затем – и военной науки. Известный философ А.А. Зиновьев писал, что глубочайший кризис в нашей стране, образовавшийся в результате краха марксизма, может быть преодолен лишь на пути выработки новой идеологии, превосходящей по интеллектуальному уровню марксизм, и более адекватной современной социальной реальности . Поэтому покажем ограниченность марксистско-ленинского понимания сути войны, а затем, на основе анализа нескольких зарубежных подходов к ее пониманию, изложим собственное мнение о том, что же такое война.

Анализ специалистов Ассоциации военных политологов позволяет утверждать, что в отечественных научных исследованиях по-прежнему количественно лидирует политическая история войны (описание военных событий и государственных решений, военно-стратегических успехов и деятельности полководцев). Преобладающими в российской научной литературе остаются рассмотрение войны вне длительного временнóго контекста, патетический тон ее описания, героизация, интерес к выдающимся личностям . Мы согласны с изложенной в Интернете позицией о том, что в отличие от западных обществ, в России Великая Отечественная война остается ключевым событием прошлого, последним из тех, которые еще способны объединять общество и придавать смысл настоящему после распада СССР и демифологизации Октябрьской революции .

По всей видимости, европейским исследователям удалось гораздо решительнее и последовательнее взглянуть на свое военное прошлое. Политические акценты в этих странах расставлены и не встречают принципиальных возражений, а вопросы о цене войны, вине и ответственности за собственное прошлое решены ясно и недвусмысленно. Метафоры уступили место четким и сухим политическим и правовым оценкам, что обеспечивает западным исследователям относительную свободу творчества, спокойный и деловой тон анализа и обсуждения проблем войны. Также это позволяет обратиться к более тонким и трудноуловимым аспектам военного прошлого как восприятие и опыт войны, военная повседневность, модели поведения на войне и после нее, память о войне, формирование, конкуренция и утилизация образов войны и многое другое .

Размышляя над теоретическими проблемами войны, следует согласиться с мнением профессора И.С. Даниленко о том, что война как общественное явление многолика, явна и скрытна одновременно, имеет чрезвычайно переменчивую природу . Но констатация сложности того или иного явления/процесса ничего не проясняет в их сути. Очевидно, что для определения сути войны нужно осмыслить ее место среди более широкого комплекса явлений. Подчеркнем, что война – это общественное явление, она возникает и развивается в обществе. Следовательно, ее могут детерминировать либо частные/личные интересы граждан, либо общие/общественные интересы.

На сегодняшний день у всех исследователей сути политики достигнут консенсус в том, что война является результатом реализации в социуме общественных интересов . Проблема же для исследователя, видимо, заключается в том, чтобы понять: почему в одних ситуациях реализация общественных интересов приводит к вооруженному противостоянию, а в других – нет? Что же такого происходит в обществе (и где в нем), что позволяет иногда государству удерживать борьбу/насилие в определенных рамках, а иногда, как пишет немецкий исследователь Х. Хофмайстер, государство вынуждено демонстрировать свою власть или не хочет/не может удержать насилие в определенных рамках .

Для ответа на эти вопросы, полагаем, следует обратиться к анализу сущности «политического», поскольку в самом общем плане считаем вооруженную борьбу продолжением борьбы политической и ее результатом. Фактически прав французский социолог П. Бурдье, который в ХХ веке писал: «…политическая наука достаточно давно зафиксировала тот факт, что значительная часто специалистов-политологов, как и граждан, воздерживается от ответов на вопросы о сущности политики и политических по сути процессов и явлений» . Для специалистов Ассоциации военных политологов очевидно, что политическое появляется в общество в связи с общими/общественными интересами, которые не могут быть сформированы вне связи с властью. Выявленная и проанализированная К. Шмиттом дихотомия «друг-враг», конечно, существует, но она, полагаем, не может быть понята вне политики, которую формирует, в первую очередь, высшую власть. Но основная роль/нагрузка в реализации этой, уже в самом общем плане сформированной политики, на наш взгляд, ложится на власть государственную.

Таким образом, от понимания сущности государства зависит генезис трактовки политики и войны. Мы полагаем, что в рамках марксистского/коммунистического учения государство рассматривается как результат появления частной собственности, разделения общества на непримиримые группы (классы), которые постоянно ведут между собой непримиримую борьбу. Рациональное зерно в этой позиции есть, но также очевидны несколько «переборов». Например, В. Ленин фактически абсолютизировал насилие, которое являлось, по его мнению, не только способом разрешения конфликтов, но вслед за К. Марксом – «повивальной бабкой истории». При этом В. Ленин искренне связывал насилие и созидание, полагая, что только в результате насилия можно разрушить так называемое «старое» общество и создать новое, более справедливое.

В работах В. Ленина очень часто встречается его любимое слово «борьба», а также «господство», насилие», «диктатура» . Полагаем, что В. Ленин в известном смысле предвосхитил исследования немецкого политического философа К. Шмитта. У В. Ленина же позиция намного жестче и ýже (К. Шмитт не сводил различия только к классовым): государство, как и политика, возникает там, тогда и поскольку, где, когда и поскольку классовые противоречия объективно не могут быть примирены. Вслед за К. Марксом В. Ленин отрицал саму возможность для государства служить примирению классов. А поскольку государство есть всегда классовый инструмент, то он служит для осуществления власти господствующим классом и для подавления других классов. Вообще, ознакомление с трудами В. Ленина позволяет предположить, что он всю политику сводил к борьбе за власть и их отождествлял. В политической сфере целью политики пролетарского государства (в перспективе) виделось его полное «отмирание» (поскольку пролетариату, от имени которого якобы действовали большевики, государство нужно лишь на время). Почему? А потому, что пролетариат еще нуждается в государстве в интересах подавления своих противников. Его общественные функции потеряют, писал В. Ленин, свой политический характер и превратятся в «…простые административные функции, наблюдающие за социальными интересами». Вождь даже сделал предположение о том, что «отмирающее государство на известной ступени его отмирания можно назвать неполитическим государством». То есть, если мы правильно поняли ленинскую мысль, в новом обществе «враги» со временем исчезнут, останутся одни «друзья», а значит, обществу не нужны будут ни государство, ни политика.

Полагаем, что это пожелание В. Ленина с той или иной степенью затем реализовывалось в политике советского (а сейчас и российского) государства. Ведь политической работой занималось только высшее руководство КПСС (достаточно ознакомиться с наиболее серьезными, по-нашему мнению, аналитическими работами С. Кордонского и М. Восленского), а органам госвласти оставалось, по замыслу создателей советской системы – только администрирование. Но вот проблема: после ликвидации руководящей роли КПСС вдруг оказалось, что политикой в нашей стране заниматься некому. Таким образом, В. Ленин явно ошибся в теории и т.н. «неполитическое» государство не может обуздать выделенную К. Шмиттом дихотомию (она возрождается, независимо от желания или нежелания вождей или теоретиков).

Очевидно, что политике, по самой ее сути, свойственно делать ставку на будущее, а значит, на осмысленность своих действий. И в этом плане можно согласиться с Х. Хофмайстером в том, что война водворяет на место права насилие. Но если государство – это неизбежное зло, которое полностью победить невозможно, то выходит, рассуждает немецкий философ, нет никакой возможности устранить и причину войны. Марксистская утопия упразднения государства с целью устранения войны выглядит в этом смысле теоретически логичной . Но ведь на практике после 1917 года большевики/коммунисты не стали уничтожать государство, а сделали его тотальным.

Идеализм В. Ленина проявлялся в том, что коммуну он рассматривал «как политическую форму даже самой маленькой деревни». И трудно даже сразу понять, чего в этом утверждении больше: идеализма или цинизма (или того и другого). Идеализм и цинизм проявлялся, на наш взгляд, в том, что В. Ленин неоднократно писал о «добровольном централизме», «о добровольном объединении наций в коммуну». При этом, противореча сам себе, он неоднократно полагал, что централизм может быть навязан и сохранен только сверху, только чиновничеством и военными. Много внимания в своих трудах советский вождь уделял проблемам вооруженного насилия. Так, он ссылался на мнение Ф. Энгельса о том, что «победившая партия по необходимости бывает вынуждена удерживать свое господство посредством того страха, которым внушает реакционерам ее оружие». В работе «Удержат ли большевики государственную власть?» он писал о необходимости разрушать «угнетальский» аппарата постоянной армии, полиции, чиновничества. Но далее он полагал, «для лечения социальных ран нужен революционный демократизм, нужны революционные меры». А новое государство (приравненное к государственной монополии) он идентифицировал с вооруженной организацией населения, рабочих и крестьян.

В настоящее время многие ученые и специалисты считают В. Ленина величайшим политиком и мыслителем (достаточно посмотреть на результаты многих социологических опросов, размещенных, например, в Интернете). Однако это не означает, что практически все его предложения не носят радикального и антигосударственного (а, значит, и антиобщественного) характера. Очень сомнительной является его позиция о том, что созидание можно осуществить только через разрушение/революцию. Идеи В. Ленина для любого социума антистабильны и в этом смысле – неконструктивны.

Таким образом, мы считаем, что попытки создать и развить современное учение о войне только на основе марксистско-ленинских методологических подходов обречены на неудачу. Кратко резюмируем. Во-первых, абсолютизация борьбы в политике неизбежно следует из понимания классовой сущности государства. А неограниченная политическая борьба, скорее всего, периодически будет приводить либо к диктатуре, либо к распаду государства. При абсолютизированном понимании борьбы вообще вряд ли удастся сформировать современное государство-нацию (пример распада СССР в 1991 году особенно показателен, когда на защиту самой большой страны мира не выступил практически никто из ее граждан).

Во-вторых, мы не согласны с пониманием роли пролетариата как самого передового класса. Самый бедный и лишенный собственности социальный слой не может построить новое и, конечно, совершенное общество. Это иллюзия и/или ошибка. В-третьих, нам претит сама мысль о якобы существующей полезности для общества ускорения каких-либо социальных процессов. В этом случае, как собственно и случилось в нашей стране, не имеет смысла обсуждать методы борьбы (ибо цель уже оправдала средства и Н. Макиавелли, как всегда, был прав) и социальную цену действий «ускорителей» и «реформаторов». Впрочем, социальная цена борьбы никогда революционеров и радикалов особо не интересовала . В-четвертых, на практике основные положения марксистско-ленинского учения были реализованы крайне противоречиво. Политическая и экономическая модернизация в нашей стране была действительно осуществлены, но, в то же время, страна, ее политическая, экономическая системы и граждане оказалась не готовы к длительной эволюции. Из этого следовало ранее и следует сейчас, что развивать такое общество можно только через «рывки», «скачки», «революции», репрессии и т.п. Мы эти методы категорически отвергаем как неприемлемые для современного государства. В-пятых, марксистско-ленинский подход в принципе исключает возможность социального мира, а значит – отторгает возможность заключения и длительного эффективного функционирования т.н. социального контракта. Именно отсюда следуют практически бесконечные споры о специфике «русской» власти, вызванной последствиями «татаро-монгольского» нашествия, коммунистического эксперимента, масштабами территории страны и т.п.

Еще одна причина отказа от марксистско-ленинского метода заключается в опасности самих ленинских текстов, к которым применимы слова К. Шмитта. О книге Т.Гоббса «Левиафан» он писал: «Осторожно! … Это совершенно эзотерическая книга … Итак, убери от нее руки и положи книгу на место» . Причину осторожного отношения ученый выразил так: «…не устремляйся в этот текст, покуда тебя должным образом не введут туда и не допустят. Иначе у тебя может случиться приступ ярости, и ты попытаешься разрушить нечто такое, что находится по ту сторону всякой разрушимости» . Этим, полагаем, немецкий мыслитель хотел подчеркнуть, что за идеологическими текстами, как за ширмой, могут скрываться истинные правители государств и другие, далеко небезопасные идеи. Полагаем, что для формулирования своего взгляда на сущность войны, следует определиться в двух основных моментах. Во-первых, нужно четко определить политическую сущность современного государства и современной политики. Во-вторых, необходимо определить ведущую роль в политике политической элиты/политического класса (почему роль военной элиты иногда резко возрастает).

Очевидно, что единого, общепризнанного понятия государства в настоящее время не существует , поскольку попытки его описания в рамках суверенитета, формы правления, формы устройства, режима и т.п. продолжаются постоянно. Мы согласны с мнением польского политолога Л. Бальцеровича о том, что одной из важнейших характеристик современного государства является степень его ограниченности (при этом госвласть ни при каких обстоятельствах не должна быть тотальной). В этих условиях сегодня на Западе (условное название) обсуждается эффективность власти, проблемы менеджмента и т.д., но, что очень важно, только при весьма разветвленной политической системе. Именно политическая система служит важным ограничителем государства и именно в ней через многочисленные политические институты происходит взаимодействие высшей власти (элиты) и государства. Получается, что тогда, когда высшая власть уже не может политическими средствами управлять обществом, то тогда в социумах и в отношениях между ними начинают преобладать (могут преобладать) военные средства (военная власть тогда может заменить власть политическую). Таким образом, война есть власть только тогда, когда в обществе политическая власть социально не эффективна и она вынуждена выходить за пределы политического.

Автору близка позиция Х. Хофмайстера, полагающего, что политика – это искусство обращения с властью, которая, безусловно (имманентно, в потенции), содержит в себе возможность насилия. Но, «…будучи порождена насилием, она прячет за спиной меч, всегда готовая воспользоваться угрозой, – и в частности, угрозой применения насилия, – в деле проведения ее собственных требований и законов. Там, где политике недостает силы, где она не в состоянии осуществить свои угрозы, чтобы предотвратить направленное против нее насилие, там системе правления, то есть государству, не хватает власти, узаконивающей обладание монополией на насилие. Подменяя слово физическим насилием, политика подходит к границам своих возможностей, но это отнюдь не возврат в дополитическое состояние» .

По мнению Х. Хофмайстера, осознание того факта, что именно политика порождает войну, что война – это лишь оборотная сторона политики, может стать первым шагом на пути предотвращения войны в будущем. Не только для предотвращения и ограничения войны должна будет политика употребить все имеющиеся в ее распоряжении средства, включая военные. Сама война – это не то средство, которым политика может распоряжаться по своему усмотрению, ибо война есть политическое бессилие.

Мы все же полагаем, что война далеко не всегда бессилие политики, а зачастую – ее продолжение. Война, и в этом мы согласны с мнением израильского ученого М.В. Кревельда, скорее тождественна власти. Он так и пишет: «Война не просто служит власти, она и есть власть» . Это означает, что война может вестись не только ради достижения каких-либо интересов, но и ради нее самой. Мотивация такого утверждения проста, считает М.В. Кревельд: как только война из средства превращается в цель человеческой деятельности, она приобретает смысл. И с таким достаточно циничным выводом приходится согласиться.

В связи с этим, полагаем, не случайно М.В. Кревельд считает, что в будущем войны будут вести не армии, а группы террористов, партизан, бандитов и грабителей. Он правда пишет: «…основной их мотивацией будет являться не профессионализм, а фанатичная, основанная на идеологии, лояльность». Вряд ли с этим можно согласиться без комментариев. Наоборот, основной их мотивацией, полагаем, будет борьба за власть, борьба с властью для достижения как личных целей (иметь власть), так и общественного переустройства.

Государство же, которое не сможет защитить себя от конфликтов низкой интенсивности, не имеет будущего, пишет М.В. Кревельд. Он прогнозирует, что попытки государств сделать применение насилия исключительно своей привилегией сталкиваются со все большими трудностями. И даже делает прогноз: разрастание конфликтов низкой интенсивности может привести к уничтожению современного государства как института. И в этом утверждении есть рациональное зерно, хотя все же, полагаем, уместнее вести речь о дальнейшей трансформации сути и форм современного государства.

Почему? Дело в том, что уничтожение государства – есть иная крайность его тотальности, тотальности власти в социуме. Так и война скорее возможна, когда госвласть находится возле своих крайних социальных состояний, когда эта власть не ограничена и бесконтрольна. Не стоит пытаться исключить государство (основной политический институт) из политической жизни, это нонсенс. И даже разработка такой проблематики (чем несколько десятилетий, если не целое столетие занимались марксисты), на наш взгляд, вредна обществу.

Полагаем, что в настоящее время в отечественной науке крайне важно решительно отказаться от классового подхода. Власть, как считают сегодня в большинстве стран мира, должна реализовывать интересы всех социальных групп, всего социума. Не случайно в настоящее время во многих странах отказались от термина «военная политика», а использует термин «политика обороны и безопасности». На практике из этого следует, что безопасность невозможно обеспечить только в результате победы над врагом. Фактически речь идет (что на наш взгляд очень важно) о несиловых средствах обеспечения безопасности, а обеспечить «…национальную безопасность отдельной страны, выстроенную на принципах закрытых систем, не возможно».

В современных социумах наибольшее влияние как на политику, так и на войну оказывают правящие элиты. Поэтому поняв их характер, можно примерно определить: какой может быть предстоящая война (либо какую цену готова заплатить элиты, чтобы войны не было вовсе). Например, меритократические элиты явно не склонны вести вóйны, приводящие к людским потерям. И наоборот, традиционные элиты настроены на победу «любой ценой». Впрочем, пока данная мысль является только неким вектором, который еще предстоит исследовать.

В завершении заметим, что разработка целостной теории войны в нашей стране еще впереди. А общественная дискуссия вокруг новой концепции национальной безопасности и военной доктрины России подстегивают соответствующие научные разработки. Для специалистов Ассоциации военных политологов очевидно, что разрабатывать теорию войны предстоит в рамках политической науки путем более детального изучения политической борьбы. Возможно, что в ближайшие год-два нам удастся выйти труд под рабочим пока названием «Политология войны». В нем мы надеемся более обстоятельно развить некоторые методологические вопросы диалектики политики и войны.

Мельков Сергей Анатольевич – сопредседатель Ассоциации военных политологов, доктор политических наук

Литература.

Зиновьев А.А. Гомо Советикус. – М.: Дело, 2000.

Бурдье П. Социология политики: Перевод с французского / Сост., общ. ред. и предисл. Н.А. Шматко. – М.: Socio-Logos, 1993.

Шмитт К. Политическая теология / Пер. с немецкого, заключит. статья и составление А. Филиппова. – М.: Канон-пресс-Ц, 2000

Хофмайстер Х. Воля к войне, или Бессилие политики. Философско-политический трактат / Пер. с нем. и послесл. О.А. Коваль. – СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2006.

Мартин Ван Кревельд. Трансформация войны / Пер. с англ. – М.: Альпина Бизнес букс, 2005.

Россия и война в ХХ столетии. Взгляд из удаляющейся перспективы. Материалы международного Интернет-семинара / Сост. Ю. Хмелевская. – М.: АИРО, 2005.

Ленин В.И. Теория насилия (Философский бестселлер). – М.: Алгоритм, 2007.

Бальцерович Л. Навстречу ограниченному государству / Пер. с англ. М. Коробочкина. – М.: Новое издательство, 2007

Дзлиев М.И., Иззатдуст Э.С., Киреев М.П. Современный терроризм: социально-политический облик противника / Под общ. ред. В.В. Гордиенко. – М.: Acаdemia, 2007

Ципко А. О причинах живучести коммунизма в России // www.ng.ru.

Серебрянников В.В. Социология войны. – М.: Научный мир, 1999