Французский структурализм. История и основные представители.
Томин Леонид Владимирович, кандидат политических наук
Отрывок из книги: Томин Л. Современные политические конфликты: постструктуралистский анализ. СПб. СПбГУП, 2014.
«..конечная цель наук о человеке не в том, чтобы конституировать человека, но в том, чтобы растворить его»
Клод Леви-Стросс
29 октября 1945 года в Париже при большом стечении публики Жан-Поль Сартр выступил с лекцией «Экзистенциализм – это гуманизм», в доступной форме изложив основные положения философии экзистенциализма. Идея человеческой свободы в лишенном смысла и безысходном мире вошла в резонанс с внутренним ощущением целого поколения. Этому способствовала его активная позиция как «ангажированного интеллектуала», вовлеченного в обсуждение главных философских и политических вопросов.
В философии Сартра человек – это проект, он выстраивает себя сам независимо от природы, социума и времени. Его поступки не проявление внутренней скрытой неизменной сущности. Субъект у Сартра полностью очищен от субстанции, осталась только его пустая форма. «Существование человека предшествует его сущности» [7] - вот главный постулат экзистенциального гуманизма. Бога наделяющего мир смыслом и направляющего движение истории – нет, человек заброшен в этот мир и обречен, быть свободным. Он остался в одиночестве «голый человек на голой земле». Сартр утверждает, что «…ни за собой, ни перед собой - в светлом царстве ценностей - у нас не имеется ни оправданий, ни извинений. Мы одиноки, и нам нет извинений. Это и есть то, что я выражаю словами: человек осужден быть свободным. Осужден, потому что не сам себя создал, и все-таки свободен, потому что, однажды брошенный в мир, отвечает за все, что делает» [7].
Каждый человек должен нести полную ответственность за свои поступки, сартровская этика экзистенциализма не дает возможности для самооправдания посредством ссылки на внешние причины и обстоятельства. Критики философии Сартра часто обвиняли его в излишнем субъективизме. Проблематичным многие находили и сартровское понимание свободы, которая существует независимо от внешних обстоятельств, француз остается свободным и в период нацистской оккупации. Герберт Маркузе в своем эссе[6] доказывал, что подобное понимание свободы как неистребимой в любых обстоятельствах, трансцендентально закрепленной, продолжает линию немецкого идеализма и поэтому не дает правильного понимания, а возвращает нас назад в область идеологии. Помимо экзистенциализма, представленного столь же яркими фигурами, как и Сартр - Симоной де Бовуар, Альбером Камю, в послевоенной Франции набрала популярность феноменология. Философом, олицетворявшим собой это течение, безусловно, был - Морис Мерло-Понти. Экзистенциализм и феноменология существовали и развивались в непрерывной полемике с марксизмом, которому победа движения Сопротивления, с компартией во главе придала новую популярность.
Параллельно с гуманистическим экзистенциализмом и ориентированной на проблему сознания феноменологии, в эти годы уже развивался совершенно другой - строго ориентированный на науку новый тип мышления. В первое послевоенное десятилетие на начальном этапе своего формирования, он не привлек к себе широкого внимания. Во всеуслышание, его представители заявили о себе лишь вначале 60-х. Получив название – структурализм, он развил полностью противоположный субъективизму экзистенциализма и феноменологии, объективистский подход, ориентированный на поиск в разных сферах бессознательных структур, детерминирующих поведение человека. Новый междисциплинарный стиль мышления увлек многих ученых из самых разных наук и совершил настоящую революцию в теории.
Основным источником формирования методологии структурализма стала книга «Курс общей лингвистики» Фердинанда де Соссюра, вышедшая после смерти автора в 1916 году. Наиболее важным для будущих основоположников структурного анализа - концепция языкового знака. Ф. де Соссюр определял его как конструкцию, состоящую из двух частей: означающего и означаемого. Означающее - «акустический образ», который можно произнести, услышать или прочитать. Означаемое – содержательная сторона знака, отсылающая к понятию об обозначаемом предмете или вещи. Никакой естественной связи между означающим и означаемым согласно Соссюру нет, она абсолютно произвольна. Еще одним постулатом соссюровской структурной лингвистики является различение речевой деятельности на язык (langue) и речь (parole). Речь сугубо индивидуальный психофизический акт, язык социальное явление, комплекс правил, основанный на коллективном согласии, неподвластный отдельному индивиду. «Он (язык) является социальным продуктом, совокупностью необходимых условностей, принятых коллективом, чтобы обеспечить реализацию, функционирование способности к речевой деятельности, существующей у каждого носителя языка» [9] - отмечал Ф. де Соссюр.
Другими видными фигурами, заложившими основу нового междисциплинарного научного направления, были: теоретики «формальной школы» (В. Шкловский, Ю. Тынянов), участники Пражского лингвистического кружка (Р. Якобсон, Н. Трубецкой, В. Матезиус, В. Скаличка, Ф. Травничек, Б. Гавранек), а так же советский филолог Владимир Пропп создавший сравнительно-типологический метод анализа фольклора. Роман Якобсон определял главную черту структурализма следующим образом: «Каждая совокупность явлений, изучаемых современной наукой, рассматривается не как механическая сумма частей, но как структурное единство, как система, и основоположная задача заключается в том, чтобы открыть ее внутренние законы – как в статике, так и в динамике. В центре современных научных интересов – не внешний импульс, а внутренние условия эволюции, не генезис в его механистических формах, а функция»[8].
После оккупации нацистами Чехословакии, Якобсон вынужден бежать в Данию. В Копенгагене еще в 1931 году под влиянием идей Пражского лингвистического кружка вокруг Луи Ельмслева сложилась группа исследователей развивающих свою версию структуралистскую теорию языка («датский структурализм»), которую они назвали – глоссематика. В Копенгагене Якобсон некоторое время в качестве приглашенного профессора читает лекции в столичном университете. В связи с началом Второй мировой войны он вынужден снова бежать сначала в Осло, затем в Уппсалу пока наконец он не покидает Европу и 4 июня 1941 года не прибывает в Нью Йорк. В США Якобсон работает профессором славянской филологии в Институте восточной и славянской филологии и истории. Именно в это время в 1942 году он знакомиться с антропологом Клод Леви-Стросс, который до этого несколько лет проживал в Бразилии, изучая индейские племёна: бороро, кадиувеу, намбиквара и тупи-кавахиб. После возвращение во Францию в 1949 году он публикует книгу «Элементарные структуры родства», в которой применяет аппарат структурной лингвистики к анализу собранного в экспедиции антропологического материала. Основная мысль книги - система родства и брачные правила т. н. «примитивных» народов, представляют собой особую систему обмена, структурированную по аналогичным с языком правилам. «Он (К. Леви-Стросс. - прим. авт.) стремится открыть истинные фонемы родства, то есть роднемы, позиционные единства, которые не существуют независимо от дифференциальных отношений, куда они входят и где взаимно определяются. Именно так четыре отношения брат/сестра, муж/жена, отец/сын, племянник матери/сын сестры образуют простейшую структуру»[4].
В последующих работах Леви-Стросс с помощью этого метода проанализирует мифологические системы, и обнаружит инвариантные структуры, лежащие в их основе. В книге «Структурная антропология» (1958) Леви-Стросс перечисляет четыре условия, при которых социальные отношения, обобщенные в модели могут стать предметом структурного анализа: «Прежде всего, структура есть некая система, состоящая из таких элементов, что изменение одного из этих элементов влечет за собой изменение всех других. Во-вторых, любая модель принадлежит группе преобразований, каждое из которых соответствует модели одного и того же типа, так что множество этих преобразований образуют группу моделей. В-третьих, вышеуказанные свойства, позволяют предусмотреть, каким образом будет реагировать модель одного из составляющих ее элементов. Наконец, модель должна быть построена таким образом, чтобы ее применение охватывало все наблюдаемые явления»[5].
Структурализм ставит под сомнение, сложившееся в философии начиная с Рене Декарта представление об автономном человеческом разуме, который является главном творцом и двигателем истории. Его представители полагают, что поведение индивида в решающей степени зависит от тех символических структур, в которые он с момента рождения включен. Делез комментируя этот тезис, делает вывод, что «места в чисто структурном пространстве первичны относительно реальных вещей и существ, которые их займут, а также относительно ролей и всегда немного воображаемых событий, которые необходимо появляются, когда места занимаются»[4]. Горизонт человеческого познания так же ограничен, он задан на бессознательном уровне проблемным полем, сложившимся в прошлом. Ученый-структуралист напоминает археолога, он должен найти и раскопать те глубинные пласты различных структур существовавших в истории, которые лежали в основе всех политических, социальных и культурных явлений. «Все что человек делает или говорит, состоит из знаков, организованных в структуры, логические отношения, которые совершенно не связаны с жизненным опытом. Смысл рождается как эффект игры означающих, а не социальных субъектов. Общественные отношения, следовательно, не центрированы вокруг человеческой субъективности, они смещены к объективности структуры. В конечном счете, весь комплекс взаимодействий человека в обществе – является бессознательной проекцией бинарной логики структур мозга»[12]. В 1967 году Делез по просьбе своего коллеги и друга Франсуа Шатле написал статью о структурализме для философской энциклопедии. В ней он попытался дать общую характеристику структурализму как методологии и рассмотреть ее конкретное применение в различных областях.
«Любая структура представляет два следующих аспекта: систему диф-ференциальных отношений, по которым символические элементы взаимно определяются, и систему единичностей, соответствующую этим отношениям и очерчивающую пространство структуры. Любая структура есть множественность [multiplicite]. Вопрос о том, существует ли структура любой области, должен быть уточнен следующим образом: возможно ли, в той или иной области, из¬влечь символические элементы, дифференциальные отношения и единичные точки, которые ей присущи? Сим¬волические элементы воплощаются в реальные существа и объекты рассматриваемой области; дифференциальные отношения актуализируются в реальных отношениях между этими существами; единичности соотносятся с местами в структуре, распределяющими воображаемые роли или установки существ и объектов, которые их займут»[4] - пишет Ж. Делез.
Для К. Леви-Стросса было важно доказать с помощью структурализма не обоснованность идеологии прогресса, мышление «примитивных народов», их культуры представляют собой очень сложные системы с рациональной каталогизацией явлений природы и тотемическими классификациями. Первобытное мышление столь же логично, как и мышление современного человека. В 1952 году по предложению ЮНЕСКО Леви-Стросс написал статью «Раса и история», в которой, выступая против европоцентризма, подчеркивал равенство всех культур.
Важную роль в популяризации структурализма сыграл психоаналитик Жак Лакан. В послевоенные годы на своих публичных семинарах он выдвинул программу «возвращения к Фрейду», считая, что это необходимым, поскольку ближайшие ученики великого австрийца исказили изначальный смысл его открытия. Особенно этот упрек касался эго-психологии – подхода разработанного дочерью Зигмунда Фрейда – Анной. По мнению Лакана выдвижение на первый план Эго, плюс концентрация внимания на проблеме адаптации личности в обществе, делает эго-психологию – реакционной силой, своеобразной психологической полицией. Лакан первое время находился под сильным влиянием французского неогегельянства (А. Кожев, Ж. Ипполит), а затем феноменологии М. Мерло-Понти. В 1949 году Лакан, придя в гости, к философу Александру Койре знакомится с К. Леви-Строссом, через некоторое время происходит и его встреча с Р. Якобсоном. Под их воздействием он решает применить наработки структурного метода к психоанализу. В статье «Инстанция буквы в бессознательном, или судьба разума после Фрейда» вышедшей в 1957 году Лакан утверждает что «бессознательное структурировано как язык». Именно поэтому в своих работах Фрейд огромное внимание уделял оговоркам, ошибкам, совершаемым при чтении и письме. Лакан разработал свою собственную оригинальную модель трех регистров человеческой психики, состоящую из: Воображаемого, Символического и Реального.
Воображаемое – это комплекс, состоящий из необходимых человеку иллюзий, заблуждений, которые, накапливаются перед неизбежным столкновением с миром Символического. Воображаемое тесно связано с отношением ребенка и матери, именно она на этой стадии создает образ окружающего мира. Отделение от матери наносит первичную травму, разрушает наивное и непосредственное восприятие мира. Символическое – сфера социальной жизни и культуры, регулируемые системой явных и неявных норм и запретов. Индивид, входя в общество, находит их уже в готовом виде, усвоение этих правил необходимо для нормального существования в социуме. Символическое как особая область – главная особенность структурного психоанализа Лакана. Символическое структурировано порядком языка, «говорящий субъект» существующий в социуме вступает в обмен словами, в целом он подобен той системе родства и брачных союзов которые обнаружил у «примитивных» народов Леви Стросс.
Реальное – сфера, находящаяся за пределами Символического, травматичный остаток, не поддающийся символизации с помощью языка. Реальное находиться за гранью опыта, но при этом оно, оставаясь всегда на своем месте невидимым образом воздействует на Символическое. Как мы видим, Лакан существенным образом трансформирует устоявшееся понимание бессознательного, он дебиологизирует его, ставя на первое место язык. Скажем фигура отца, занимающая столь важное место у Фрейда при анализе Эдипова комплекса. У Фрейда в этой роли выступает реальный биологический отец, у Лакана речь идет об Имени-отца, как о символе, отождествляющем собой Закон. «В психоанализе у нас есть уже много отцов: прежде всего реальный, но также и образы отца. И все наши дра¬мы происходят в напряженности отношений между реальным и воображаемым. Жак Лакан открывает третьего, более фундаментального отца — символического, то есть Имя-отца. Не только реальное и воображаемое, но и от¬ношения между ними и их расстройства должны пониматься как предел процесса, в котором они конституируются, исходя из символического. У Лакана и других структуралистов символическое в качестве элемента структуры является принципом генезиса: структура воплощается в реальности и образы согласно определенным сериям: более того, воплощаясь, она их конституирует, но она не производна от них, будучи более глубокой, являясь подпочвой под любым грунтом реального и любыми небесами воображения»[4].
Для лакановского структурного психоанализа человек не биологический индивид, а говорящий субъект, существующий в символическом пространстве, которое в свою очередь соткано из языка. Характеризуя в вышеупомянутой статье основной посыл лакановского структурного психоанализа, Делез отмечает: «В действительности существуют только языковые структуры, будь то эзотерический язык или даже невербальный. Структура бессознательного есть лишь в той мере, в какой бессознательное говорит и является языком. Структура тела - лишь в той мере, в какой тела полагаются говорящими, с языком, являющимся языком симптомов. Даже вещи имеют структуру, поскольку они содержат в себе тихий дискурс, который представляет собой язык знаков»[4].
В структуралистском поиски «вечных» не зависящих от истории инвариантов и методологическом антипсихологизме, многие увидели отражение господствующего «технократического духа». Философ-марксист Анри Лефевр назвал структурализм «религией технократов»[11]. Отношения с марксизмом это отдельный и очень важный эпизод становления и развития структурализма. Марксисты, особенно близкие к компартии восприняли антиисторический подход нового направления как непосредственный вызов историческому материализму.
Важной вехой истории структурализма стали работы Луи Альтюссера и его учеников: Э. Балибара, П. Машере, Ж. Рансьера. Альтюссер приобрел широкую известность в 1965 году после публикации книг «Читать «Капитал» и «За Маркса». В них Альтюссер попытался с помощью применения элементов структурного анализа, определить новизну методологии К. Маркса и четко отделить ее от гегелевской диалектики и философской антропологии Л. Фейербаха. Для понимания основных концептов философии Альтюссера нужно учитывать влияние, которое на него оказали работы по эпистемологии науки: Ж. Кангильема, Г. Башляра и Ж. Кавайе. В своих трудах они ставят под сомнение основы философии сознания (экзистенциализм и феноменология), утверждая - наука рождается в результате разрыва с обыденным сознанием и опытом. В их трудах подвергается критике и эмпиризм, так же исходящий из примата чувственного опыта как непосредственно данного материала, на основе которого развивается научное познание. Общим для вышеперечисленных эпистемологов является утверждение – наука начинается в результате разрыва с повседневным опытом, когда появляются специально переработанные теоретические объекты (концепты).
Вначале 60-х после публикации ранее неизвестных работ молодого Маркса, особенно «Экономическо-философских рукописей 1844 года» в кругах левых теоретиков началась широкая дискуссия. Одни считали, что произведения раннего Маркса проливают свет на все его творчество и нужно дополнить анализ, проделанный в «Капитале», гуманистической проблематикой. Особенной это касается процесса отчуждения сущности человека в условиях капиталистической экономики. Наиболее известными сторонником такого подхода внутри Французской коммунистической партии были: ее тогдашний официально признанный идеолог - Роже Гароди и писатель Луи Арагон. Другие, явное меньшинство, среди которых был и Луи Альтюссер, отстаивали тезис - ранние сочинения Маркса результат влияния Гегеля и Фейербаха. Поэтому их нельзя отнести к марксизму, настоящий научный метод Маркса, по мнению Альтюссера, рождается в результате «эпистемологического разрыва» с проблематикой гегельянства и фейербахианства. Маркс во время написания «Экономическо-философских рукописей 1844 года» и других ранних произведений основное внимание уделял проблеме человека, его отчуждения от продуктов собственного труда в условиях капитализма. В подобной гуманистической концепции, именно человек – творец истории. Это не научный подход к историческому процессу, полагает Альтюссер, а остаточное влияние буржуазной идеологии.
Эпистемологический разрыв, датируемый примерно 1845 годом, позволяет Марксу создать науку об истории, которая не центрирована вокруг человека. Основные понятия нового проблемного поля: производительные силы, производственные отношения, базис и надстройка. Научное исследование должно исходит в своем анализе из этих объективных отношений, человек не субъект истории – его действия детерминированы экономической структурой. Не конкретные живые люди имеют значение для Альтюссера, а те места в «топологическом структурном пространстве, определенном производственными отношениями»[4].
Делез, характеризуя исследования Альтюссера и его учеников, пишет: «…производственные отношения определяются в качестве дифференциальных, устанавливающихся не между реальными людьми, или конкретными индивидами, но между объектами и агентами, имеющими символическую ценность [предмет производства, орудие производства, рабочая сила, непосредственный работник, непосредственный неработник, взятые в отношениях собственности и присвоения). Тогда каждый способ производства характеризуется единичностями, соответствующими характеру отношений. Очевидно, что конкретные люди займут места и осуществят элементы структуры, если будут исполнять ту роль, которая предназначена им структурным местом [например, роль «капиталиста»), и будут поддержкой структурных отношений: так что «истинные субъекты не оккупанты, занявшие места, и не эти функционеры... но определение и распределение этих мест и этих функций». Истинный субъект - это сама структура: дифференциальное и единичное, дифференциальные отношения и единичные точки, взаимная детерминация и детерминация полная»[4].
Подобный подход, Альтюссер назвал «теоретическим антигуманизмом». Кроме того он считал необходимым четко показать отличие в понимании истории у Маркса и Гегеля. Гегелевская диалектика телеологична, общество в его философии представляет собой гомогенную тотальность. У Маркса история это - «процесс без субъекта и цели», а общество сложно «структурированное» целое, с множеством противоречий. Экономический конфликт хоть и основной, но далеко не единственный, существуют противоречия: политические, идеологические и культурные. Их связь и взаимное комплексное влияние образуют – структуру с доминантой.
«Действительно, господство одного противоречия над другим для марксизма не может быть фактом случайного распределения различных противоречий в той сумме, которую берут в качестве объекта. В этом сложном целом, которое «содержит в себе целый ряд противоречий», нельзя «обнаружить» одно противоречие, господствующее над другими, подобно тому, как на трибуне стадиона можно обнаружить зрителя, на целую голову возвышающегося над остальными. Господство не есть простой и безразличный факт, оно есть факт, имеющий существенное значение для самой сложности. Именно поэтому сложность имплицирует господство в качестве существенного для нее: оно вписано в ее структуру. Таким образом, утверждать, что единство не есть, не может быть единством простой, изначальной и всеобщей сущности, отнюдь не значит, как полагают те, кто грезят о «монизме», этом идеологическом понятии, чуждом марксизму, приносить единство в жертву на алтаре «плюрализма», - но значит утверждать нечто совершенно иное: что единство, о котором говорит марксизм, есть единство самой сложности, что модус организации и артикуляции сложности как раз и конституирует ее единство. Это значит утверждать, что сложное целое обладает единством артикулированной структуры с доминантой» [1].
Из этого Альтюссер делает вывод - революционные изменения происходят в тех странах, где на противоречие в экономическом базисе накладываются надстроечные конфликты. Октябрьская Революция в России, приход к власти коммунистов в Китае, по его мнению, наглядным образом подтвердили этот тезис. Структуралистское прочтение марксизма определило теоретические поиски множества ученых и политическую практику целого поколения активистов. Под влиянием работ Альтюссера возникло новые направления исследований идеологии (М. Пешо), трансформации государства в рамках разных экономических формаций (Н. Пулантцзас). Можно отметить и влияние на антропологию, Морис Годелье, Эмманюэль Террей и Клод Мейяссу попытались совместить альтюссерианский марксизм с антропологией. Так Годелье в своих работах по-новому применил марксистский подход к исследованию традиционных обществ, исходя из анализа сдвигов в сложной структуре противоречий, он попытался объяснить происходившие в них изменения.
На пике популярности, структурализма в разных сферах сложилось множество его разновидностей: «генетический структурализм» Л. Гольдмана, в литературоведении работали Ж. Женетт, А. Ж. Греймас, Ц. Тодоров. Завершая краткое изложение основных фигур и концепций структурализма, нельзя не упомянуть Мишеля Фуко, который в своей книге «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук» (1966) продемонстрировал продуктивность метода структурного анализа, рассмотрев развитие политэкономии, биологии и лингвистики. По его мнению, данные науки в своей истории последовательно сменили три проблемных поля (эпистемы). Эпистемы состоят из дискурсивных практик, циркулирующих в обществе в определенный период времени. Их сумма очерчивает границы проблемного поля разных наук и детерминирует бессознательным образом постановку научных проблем и выдвижение новых гипотез. Первая эпистема - ренессансная появилась в XVI веке, вторая - классическая утвердилась в XVII—XVIII веке и последняя - современная существующая с начала XIX века.
В сходном смысле с «теоретическим антигуманизмом» Альтюссера, Фуко провозглашает концепцию «смерти человека». В знаменитом фрагменте завершающем «Слова и вещи» он пишет: «Человек, как без труда показывает археология нашей мысли, - это изобретение недавнее. И конец его, быть может, недалек. Если эти диспозиции исчезнут так же, как они некогда появились, если какое-нибудь событие, возможность которого мы можем лишь предчувствовать, не зная пока ни его облика, ни того, что оно в себе таит, разрушит их, как разрушена была на исходе XVIII века почва классического мышления, тогда - можно поручиться - человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке» [10].
Библиографический список:
1. Альтюссер Л. За Маркса / Пер. с франц. А. В. Денежкина. - М.: Праксис, 2006.
2. Гароди Р. Марксистский гуманизм. М.: Издательство иностранной литературы, 1959.
3. Гароди Р. Структурализм и «смерть человека» // Философия и общество. 1998. № 2.
4. Делёз Ж. По каким критериям узнают структурализм? // Марсель Пруст и знаки/Пер. с фр. Е. Г. Соколова. - СПб.: Лаб. метафиз. исслед. при Философ. фак. СПбГУ: Алетейя, 1999.
5. Леви-Стросс К. Структурная антропология. - М.: Наука, 1985.
6. Маркузе Г. Критическая теория общества. Изд-ва «АСТ», «Астрель», 2011.
7. Сартр Ж.П. Экзистенциализм – это гуманизм // Сумерки богов. М.: «Политиздат», 1990.
8. Серио П. Структура и целостность: об интеллектуальных истоках структурализма в Центральной и Восточной Европе: 1920-30-е гг. Москва: Языки славянской культуры, 2001.
9. Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. М.: Прогресс, 1980.
10. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. Пер. с фр. В. П. Визгина и Н. С. Автономовой. СПб. А-cad. 1994.
11. Dosse, F. History of Structuralism: The Sign Sets 1967 - Present. Translated by Deborah Glassman. University of Minnesota Press, 1997.
12. Poster M. Existential Marxism in Postwar: From Sartre to Althusser, Princeton University Press, 1975.