ПАРАДОКСЫ КОНСЕРВАТИЗМА. Консерваторы без консерватизма.
Принципы, которые были принципиальны, стали непринципиальны.
В. С. Черномырдин.
Спрос на консервативную идеологию в российском обществе велик как никогда. То одно, то другое издание посвящает этой теме свои страницы. Правда, по какой-то, одному Богу ведомой, причине цельная консервативная идеология почему-то не вытанцовывается. Те или иные принципы, казалось бы вполне соответствующие общепринятому понятию консерватизма, вдруг оказываются лежащими в основе совершенно иных, противоположных консерватизму, идеологий. Патриотизм, например, сегодня является краеугольным камнем идеологии многочисленных коммунистических партий, не стесняющихся присвоить себе монополию на него. Доходит до того, что вполне уважаемые политологи, не стесняясь, объявляют КПРФ натуральной консервативной партией. Чего коммунисты и добиваются: защитная окраска необходима им как воздух, ибо только она позволяет им выйти за пределы устойчивого крайне левого электората, который, как и в любом нормальном обществе невелик.
Но и любой из других принципов, которые обычно кладутся в основу консервативной идеологии может быть либо заимствован, и не без успеха, иными политическими силами, либо же не является на самом деле отличительной чертой консерватизма. Так, например, принцип стабильности и порядка в обществе многие считают основополагающим для консерватизма. Но вот вам противоположный пример: в 70-ые годы в Великобритании премьер-лейборист Джеймс Каллаген сделал именно лозунги "стабильности и порядка" краеугольными в избирательной компании лейбористов. Он пугал англичан революцией, которую собирается провести его соперница Маргарет Тэтчер. Исход выборов подтвердил, правда, справедливость поговорки о невозможности отмыть добела черного кобеля: Каллаген не сумел распространить свое влияние на традиционного избирателя консерваторов - мелких и средних собственников, которые отдали свои голоса Тэтчер. Чрезвычайно показательно, однако, что консерваторы выступали под лозунгами "революции", а социалисты - под лозунгами «порядка».
У идеологемы "стабильности и порядка" есть еще одна характерная особенность, которая вообще не позволяет считать ее основополагающим признаком какой бы то ни было идеологии. Будучи последовательно проведен в жизнь, этот лозунг неминуемо приводит нас на кладбище - поистине то самое место, где стабильность и порядок предстают в совершенном виде. Не является основополагающим принципом консерватизма и клерикализм. Мало кто знает, что создателями так называемого "шотландского направления" в масонстве были именно якобиты - сторонники низвергнутой династии Стюартов. Это течение является, если пользоваться современной политической терминологией, крайне консервативным. Тем не менее, я сильно сомневаюсь, чтобы какая бы то ни было христианская деноминация одобрила трактовку жизни Христа, принятую в масонстве.
Многие считают принцип защиты прав собственника безукоризненно консервативным. Но именно в Пруссии, монархия в которой многие годы считалась идеалом консервативного государства, едва ли не впервые в истории был сформулирован в Прусском уложении 1794 г. принцип отчуждения земельной собственности в интересах государства. К слову сказать, наибольшая путаница имеет место в вопросах соотношения консервативной идеологии с экономической политикой. Тех, кто называет себя современными российскими консерваторами, отличает удивительная некомпетентность в экономических вопросах. Любая же дискуссия с ними на экономические темы обычно заканчивается риторическим вопросом: "А почему бы не врезать ему (инициатору дискуссии) как следует?" - что немедленно переводит интелектуальный диалог в принципиально иную плоскость, а именно в плоскость стола, опасно сближающегося с лицом оппонента. Неудивительно поэтому, что многие авторы, видимо устав от сложных попыток определения основ консерватизма, не мудрствуя лукаво, кладут в основу принцип силы и провозглашают Сталина предтечей постсоветского консерватизма. Словом, путаница страшная.
Основной принцип консерватизма.
Я проще хочу сказать, чтобы всем было проще и понять, что мы ведь ничего нового не изобретаем. Мы свою страну формулируем.
В. С. Черномырдин.
Все вышеизложенное должно натолкнуть нас на мысль, что первопричина этой путаницы именно в том, что никто из пишущих на тему консерватизма не удосужился сделать главное: вычленить тот основополагающий принцип консерватизма, который не подлежат изменению, который надо либо принимать безоговорочно, либо отвергать, отрицая тем самым свою принадлежность к консервативному сообществу. При это я не утверждаю, что подобная работа не проведена в каких-либо политологических центрах, а лишь говорю о том, что широкой публике об этом ничего не известно.
Разработка методологии идеологического анализа осуществлена классиками политической мысли уже давно. Применительно к нашей теме уместно воспользовался методом американского политолога Рональда Дворкина, который предложил метод политического анализа, основывающийся на вычленении "базовых программных пунктов" и "прикладных пакетов программ", на определенном этапе развития помогающих воплотить в жизнь эти базовые пункты. Дворкин подобным образом проанализировал основополагающие принципы либерализма американского образца, а в качестве «побочного продукта» сформировал и базовый принцип консерватизма по-американски. Поиск основополагающего принципа консерватизма привел Дворкина к следующей мысли: таковым принципом консерватор считает защиту идеала добродетели, на которой должно базироваться общество и государство, причем сама добродетель есть продукт мирной эволюции, а не некий умозрительный идеал, претворяемый в жизнь насильственным путем.
Сказанное выше нужно дополнить тезисом крупнейшего политолога русского зарубежья Сергея Гессена: он в свою очередь считал основополагающим принципом консерватизма принцип Блага. "Консерватизм", - пишет Гессен, - "подчиняет право благу целого, причем носителем этого блага он признает государство, коего простым орудием и волеизъявлением является право. Отрицание поэтому права консерватизмом есть постольку условное отрицание: как простое орудие, как инструмент в руках государства, право им признается. Подчиняя право государству, как носителю Блага, консерватизм мыслит Благо наполненным определенным историческим содержанием - национальным или религиозным, т.к. только такому содержанию присущ характер исторической объективности, отличающей Благо консерватизма. Благо государства, а не каждого отдельного лица есть таким образом Благо консерватизма. По отношению к этому Благу отдельные лица имеют только обязанности, но не права. Они суть по отношению к нему простые средства, не имеющие самостоятельной ценности. Будучи историческим по своему содержанию, Благо консерватизма трансцендентно: поэтому оно не только не требует преобразования земной действительности, но готово, напротив, освятить всякую действительность, любое человеческое установление, лишь бы только оно подчинилось ему как средство цели. Цель эта в последнем счете единоверие, равенство духовного убеждения всех, одинаковость определяющего жизненное поведение содержания. Выставляемое как благо государственного целого, содержание это естественно носит национально-религиозный характер".
В наших современных условиях, когда рухнул не только общественный строй, но и разрушилось само государство, в котором сформировалось не одно поколение россиян, позволителен вопрос: о благе какого государства идет речь? Для ответа на этот вопрос сперва необходимо ответить на другой вопрос: что больше - 1000 или 74? Ответ очевиден. Писаной истории России более тысячи лет и семидесятичетырехлетний период социализма с точки зрения истории все-таки не больше, чем эпизод. Далеко не всякое государство должно быть приемлемым для консерватора. Великий русский консервативный мыслитель Иван Ильин писал об этом так: "Обосновать идею государства совсем не значит провозгласить, что все государства, известные нам из истории человечества были "хороши", находились на высоте идеи и творили одно благо. Всюду - и в религии, и в нравственной сфере, и в литературе, и в живописи, и в науке, и в праве, и в политике - бывали лучшие и худшие, высшие и низшие создания; а бывали и такие явления, которые следовало бы отнести не к культуре, а к антикультуре". Нет никакого сомнения, куда по мысли этого корифея консервативной мысли должно быть отнесено государство под названием СССР. Не следует забывать и того, что исторически Советское государство сформировалось именно как воплощение в жизнь умозрительных теорий, нигде до этого не проходивших проверки практикой.
Все эти соображения приводят нас к выводу, что в консервативном принципе речь должна идти о государстве как продукте исторической эволюции, а не как приверженности какой-то одной, тем более искусственно сконструированной форме. Но если уж говорить о конкретных формах государственного устройства, то консерватор должен с большим почтением относиться к традиционной российской монархии, которая за свою историю, худо-бедно, но демонстрировала способность к эволюции, просуществовав тысячу лет, между тем как социалистическое государство рухнуло не в последнюю очередь из-за того, что ни к каким позитивным или негативным изменениям не было способно.
Однако и этого соображения оказывается недостаточно. Ведь как государственники, мы можем оказаться в положении воспевателя грубой силы, что опять-таки может бросить нас в объятия Сталина как величайшего государственника. Чтобы избежать этой опасности необходимо разобрать вопрос о происхождении верховной власти в государстве, являющемся идеалом консерватора.
Примитивный государственник сошлется скорее всего на мысль Гоббса, признающего верховную власть безграничной, именно в силу ее верховенства. Монархия - это государство, в котором безграничная верховная власть принадлежит одному, демократия - это государство, в котором столь же безграничная верховная власть принадлежит всему народу. Совершенно очевидно, что монархия Гоббса - это неприкрытая тирания. Более того, на доктрине Гоббса невозможно создать сколько-нибудь стройную политическую систему, эта доктрина проста и пряма как штык. Между тем, политическая жизнь только тогда и становится возможной, когда какие-либо соображения ограничивают дотоле неограниченное правление.
Обратившись к истории, мы действительно увидим, что консерваторы обычно выступают противниками деспотизма, будь то деспотизм лиц или деспотизм институтов. Объясняется это тем, что консервативная идеология - это, в первую очередь идеология, разрабатываемая аристократами. Подчеркну, не идеология аристократии, но идеология созданная аристократами. Везде и всюду аристократия традиционно рассматривает своего государя как "первого среди равных". Многие тори в период Английских революций начинали как противники деспотизма Стюартов, впоследствии возмутившиеся деспотизмом Долгого Парламента, Кромвеля и пуританских радикалов. Во времена французской революции многие из сторонников Людовика XVI в Национальном Собрании (например, д'Эпремениль, Мунье и Лалли-Толандаль) начинали свою карьеру как защитники прав парламентов и борцы с идеей налогообложения без представительства.
Это противостояние абсолютизму вылилось впоследствии в доктрину, согласно которой монарх является верховной властью, но несет в своих действиях отчет перед Богом, не опускаясь, таким образом, до деспотизма. В России этот принцип был замечательно сформулирован в одной фразе: "Не в силе, правда, а в правде Бог". Тот же Ильин целью исторического государства назвал служение делу Божьему на Земле. Идею ограничения верховной власти монарха властью Бога, идею ложности бюрократического абсолютизма, мы можем найти у различных идеологов и практиков консерватизма, например, у Бисмарка или у крупнейшего русского идеолога монархического консерватизма Льва Тихомирова - оба считали абсолютную монархию в стиле Людовика XIV извращением монархического идеала.
Все изложенное естественным образом влечет следующее важное утверждение. Власть, признающая над собой высший авторитет не есть власть верховная. Следовательно, источником верховной власти является именно Бог, перед которым все земные авторитеты - ничто. То есть, Гоббс прав, утверждая необходимость и неизбежность высшего суверена, но источник верховной власти нельзя искать на Земле. Несколько странно, почему этот принцип не был до конца сформулирован творцами консервативной идеологии, но он тем не менее абсолютно естественно вытекает из их рассуждений.
И тут мы приходим к очень интересному выводу. Ход рассуждений о природе верховной власти привел нас к выводам, в принципе не отличающимся от выводов классиков либерализма. Исходя из принципиально иных соображений, из необходимости избежать деспотизма всевластного парламента, классики либерализма Бенжамен Констан и Франсуа Гизо разрабатывали свою концепцию верховной власти. Констан считал, что верховная власть не может быть сконцентрирована в каком-либо одном лице или институте (заметим, что лучшие из современных либеральных мыслителей, например, Людвиг фон Мизес и Фридрих фон Хайек восприняли эту идею некритически). Для опровержения этой мысли достаточно заметить, что такая власть по определению не может считаться верховной. Гизо подошел к этому вопросу глубже: он-то как раз и определил, что источник верховной власти не может иметь земное происхождение. Для оправдания теоретиков либерализма следует отметить, что работа Гизо "О суверенитете" осталась неизвестной современникам и была опубликована только в 1985 году.
Итак, мы обнаружили общую площадку, на которой либералы (правые) могут прийти к соглашению с консерваторами. Более того, в силу появления в их мировоззрении общего принципа они и должны прийти к соглашению. Этим, кстати, объясняется и тот факт, что тот же Гизо, в бытность главой правительства Июльской монархии, успешно сотрудничал с консерваторами и чуть ли не первым на Европейском континенте мог с успехом называться либеральным консерватором.
Меры практической политики.
Вот что может произойти, если кто-то начнет размышлять.
В. С. Черномырдин.
Теперь, когда мы выяснили базовый принцип консерватизма, появилась возможность рассуждать о том, какие конкретные мероприятия в политической, экономической и социальной сферах должен поддерживать истинный консерватор. Заметим сразу, я не называю истинного консерватора "либеральным консерватором", "консервативным революционером" или "консервативным социалистом". Все эти ярлыки сейчас не суть важны. С ними разберемся чуть позже.
Прежде всего, в сфере экономики консерватор безоговорочно выберет рыночное хозяйство. В отличие от либерала, он выберет его не потому, что оно представляется ему более эффективным, чем плановое, и не потому, что оно кажется ему лучшим способом справедливого распределения ресурсов. Он выберет рынок потому, что частная собственность является непосредственным ограничителем любого деспотизма, является наилучшей гарантией свободы в частной жизни и позволяет исполнять такую важную с религиозной точки зрения обязанность, как благотворительность по отношению к менее обеспеченным. Обоснование незыблемости частной собственности для истинного консерватора находится в Ветхом Завете, а именно - в Десяти заповедях, из коих восьмая гласит: "Не кради" (Исх. 20:15), - а десятая запрещает даже возжелать чужого (Исх. 20:17).
Но для нормального функционирования частной собственности в условиях светского государства нужны правовые гарантии. Поэтому истинный консерватор обязательно требует четкой фиксации прав собственности и уважения к этому институту. В XVI веке видный французский государствовед Боден, чьи труды лежат в основе консервативной доктрины, будучи к тому же сторонником сильной монархической власти, высказывался за неприкосновенность частной собственности. И даже такой весьма неоднозначный мыслитель как Константин Леонтьев высказывался за законодательное закрепление собственности на землю за помещиками, видя в стабильной земельной собственности опору порядка. И бесполезно, как это делает, например, А. Привалов в журнале "Эксперт", пытаться разделить либералов и консерваторов по тому, что для каждого является первичным - институт собственности или титул собственника. Эти понятия невозможно разорвать. Если же кто-то в современной России делает это, то тому виной не либеральные или какие-то иные убеждения, а недостаточная теоретическая подготовка.
Необходимость обеспечения прав собственников приводит к необходимости создания правовой системы, которую консерватор, как говорилось выше не абсолютизирует, в отличие от либералов, но в которой видит необходимый для реализации его идеалов инструмент. И здесь консерватор должен решительно разойтись с социалистами, невзирая на все утопии "консервативного социализма". Должен разойтись хотя бы потому, что социализм вообще отрицает идею права, на первое место, ставя осуществление рая на земле - чему естественно, мешают разнообразные правовые ограничения. Я уж не говорю о том, что нигде никакие социалисты, ни интернациональные не национальные, рая на земле не создали.
Ну а что же тогда понимается под "консервативным социализмом"? А всего-навсего признание необходимости государственного вмешательства и некоей упорядоченности хозяйственной и социальной жизни в случае каких-либо кризисов, угрожающих бытию традиционного государства. Такую форму организации Людвиг фон Мизес называл одной из форм социализма. С точки зрения экономической теории он, безусловно, прав. Но когда «земля горит под ногами», приходится рассуждать прагматически. С точки зрения либералов мизесовско-хайековского толка, Бисмарк, конечно, социалист. Только всем разделяющим эту точку зрения необходимо прочитать, если не мемуары великого политика (чтение достаточно сложное), так хотя бы какую-нибудь из его биографий, и внимательно проанализировать обстоятельства отставки Бисмарка. Расхождение "железного канцлера" с молодым и амбициозным Вильгельмом произошло именно в сфере экономики. Бисмарк отстаивал взгляды, которые вполне совпадают со взглядами классических консервативных либералов (или либеральных консерваторов) начала XIX века. Это как раз и означает, что, будучи канцлером, он проводил такие меры, как протекционизм во внешней торговле и рабочие законы, из прагматических соображений. И уж явно он не горел желанием вводить "государственно-социалистические" мероприятия навсегда.
В отличие от Бисмарка, который был решительным противником и бюрократии, и абсолютизма, германские "консервативные социалисты" поддерживали прусский бюрократический абсолютизм, выступали за постоянное увеличение вмешательства государства в экономику уже по идейным соображениям. Следует отметить, что эта линия привела их к маргинализации, а затем – к идейному краху. Лучшие из них погибли после 20 июля 1944 года под пулями эсэсовцев или по приговору гитлеровского "Народного трибунала", худшие в период третьего рейха проституировались до последней степени, что и позволило поставить крест на этом политическом направлении в консерватизме. Так что, когда Егор Холмогоров в свое время в газете "Консерватор" назвал "консервативный социализм" доминирующим течением в консерватизме, а либеральный консерватизм - маргинальным направлением, он, мягко говоря, ввел читателя в заблуждение.
Конкретные пределы государственному вмешательству в экономику в теории четко определил Иван Ильин в книге "Путь духовного обновления": "Социальный строй, а не социализм". Он же, кстати, расправился с доктринами "консервативных социалистов буквально одной фразой: "Откровенно говоря, можно представить себе такое непоследовательное учение, которое соединяло бы "духовную" точку зрения с коммунистическими требованиями; история человечества знает и не такие еще курьезы. Но, по существу говоря, совсем не случайно, что практический социализм и воинствующий коммунизм оформились и выработали свою программу именно тогда, когда связались с "экономическим материализмом"; это было последовательно и неизбежно". Принципы общества, базирующегося на частной собственности, выработанные Ильиным для посткоммунистической России, удивительно совпадают с основными принципами "социального рыночного хозяйства", разработанными теоретиками западногерманского Христианско-Демократического Союза. Недаром, уже в книге "Наши задачи" Ильин с большим уважением писал о достижениях западногерманских правых.
Образцовым примером консервативной экономической политики является и программа, с которой пришел к власти в 1958 году Шарль де Голль. Сам он называл ее иногда "дирижистской", что не совсем верно. За это название уцепились многие из теперешних социалистов как консервативного, так и левого толка, и совершенно зря. С большим основанием дирижистской можно и нужно считать политику предшественников генерала, непосредственно, с помощью административных рычагов пытавшихся управлять экономикой. Де Голль как раз резко раскрепостил французскую экономику, избавившись от одиозных форм государственного регулирования и заменив их очень необременительным индикативным планом. И самое главное, де Голль ввел во Франции твердую валюту, будучи непоколебимым сторонником золотого стандарта.
Те, кто называют себя российскими консерваторами, упорно отказываются принять необходимость недопущения инфляции, борясь (и, в общем-то, справедливо) с либеральной точкой зрения на денежную политику, где ограничительные мероприятия объясняются исключительно с экономической точки зрения. Для истинного консерватора, каковым, вне всякого сомнения, являлся де Голль, необходимость твердых денег диктуется не только экономическими, но и политическими соображениями: твердые деньги не дают возможности правительству расширить сферу своего влияния на те области жизни, которые дотоле оставались для государства неприкосновенными. Рассматривая деньги как своего рода измерительную линейку для измерения ценности товаров, консерватор предпочитает иметь линейку с неменяющимися делениями. Это опять-таки соответствует прямо высказанной воле Божией: «Не делайте неправды в суде, в мере, в весе и в измерении…» (Лев 19:35-36). В противном случае деньги превращаются в инструмент насильственного перераспределения собственности.
В сфере же политической, сегодняшний консерватор должен поддерживать существующую конституцию. И по узко практическим соображениям (конституция существует уже десять лет и доказала свою жизнеспособность, просуществовав эти десять лет без изменений), и потому, что в основе этой конституции лежат принципы, положенные в основу конституций развитых стран, что весьма неплохо - эти принципы работают, как выясняется и в нашей стране, - и потому, что эта конституция очевидно не допускает в стране деспотического правления какого-либо лица или института, предоставляя главе государства, тем не менее, большую власть для решения как долгосрочных, так и краткосрочных проблем. Это ни в коей мере не означает, что эта поддержка должна быть абсолютной. По целому ряду соображений, сегодняшняя организация власти не является до конца легитимной. Но это уже тема следующей статьи.
Владислав Васильев